вястик

Сколько в русском языке есть слов, меняющих смысл при удвоении одной из букв?

Например, щи – щщи, су – ссу, басист – баасист.

С "листка Михаила Щербакова".

> Является ли Магистр Цыбин и герой песни "Кино-метро" (который потом сделался магистром и/или магнатом) одним и тем же лирическим героем?

Сказал что-то вроде "надеюсь, что нет". Уточнил, что Цыбин вовсе не лирический герой, а персонаж, причём второстепенный, а лирический герой – это рассказчик.

Кстати, если рассматривать этот ответ не только как формальное уточнение термина, а в том смысле, что Цыбин и правда в песне лицо не главное... то песня воспринимается совсем по-другому. Ведь и правда, на месте Цыбина мог быть кто угодно – олигарх, гарант, батюшка-царь, дедушка Ленин – не важно. А важно, что лирический герой в любом случае один и тот же. Всегда будет это "по Цыбинским местам", "Цыбин снова с нами", "никогда не пил", "никогда не спал", "спецвагон из брони", "город Рыбинск переделать в город Цыбинск", и т.д. Есть эти обороты в русском языке – и есть эта потребность в носителях этого языка - и никуда от этого не деться...

То ли дело прежде! Крым, Кавказ...
Что ни похвали - твоё тотчас.
Чином рядовой, лицом министр.
Беден, да не жаден, глуп, да быстр...
Нынче ж и умён, да звон другой.
Сколько ни склоняйся над струной,
может, и сведётся гамма к "до", -
да не отзовётся знамо кто...

Где теперь увидишь нас вдвоём?
Разве что во сне, и то - в моём.
Что теперь ей Крым, Кавказ, Багдад?
Нынешний приют её богат -
долог в ширину, широк в длину...
Там она, должно быть, как в плену,
посреди гардин и хризантем
так и пропадает, знамо с кем...

Рассеку подкладку по стежку,
перстень обручальный извлеку.
Осмотрю его, вздохну над ним -
и зашью обратно швом двойным.
Вы, сверчки-кузнечики в ночи!
Всякий до утра своё кричи.
Пусть под вашу песню в три ручья
пленница заплачет, знамо чья...

И дают кузнечики концерт,
и поют сверчки на весь райцентр,
и под эту песню в три ручья
сам, однако, первый плачу я.
Плачу о безумствах давних дней,
о себе тогдашнем и о ней,
о кольце, зашитом на два шва,
и ещё о том, что жизнь прошла...

А наутро морщусь вкось и вкривь,
дымчатым стеклом глаза прикрыв.
Между тем как пленница горда -
вот уж кто не плачет никогда.
На окне решётка, дверь с замком -
а она не плачет ни о ком.
Ни к чему ей тёмные очки.
Что же вы, кузнечики-сверчки?

Прежде-то, известно, чуть хандра -
не жалей вина до дна ведра.
Нынче ж и бальзам ценой в брильянт,
еле пригубив, верну в сервант.
Древний со стены кинжал возьму,
паутину-пыль с него сниму.
Лезвие протру и рукоять -
и повешу на стену опять.

М.К.Щ., 2000

Не жалко двуногих. Кому их возня
важна, entre nous soit dit?
Я также не нужен. Не жалко меня,
хоть пропадом я пропади.

Напрасно усталый, страдающий брат
взывает о помощи днесь:
не жалко и брата. Он сам виноват,
впредь будет рождаться не здесь.

...Металл, электрический свет, кислород,
химический вкус, аромат.
Очнувшись, двуногий себя узнаёт
с трудом. А моторы гудят.

И руки, любовницу не доласкав,
хватаются за рычаги.
О ты, уплывающий вдаль батискаф,
сердце своё сбереги!

Сквозь сумрак мне видится кормчий хромой,
изящна его хромота.
И волны бегут, так сказать, за кормой.
Вот именно, что от винта.

И музыка, как на балу в Тюильри,
мне слышится ночь напролёт.
Но что до грядущей за этим зари -
товарищ, не верь! Не взойдёт.

Михаил Щербаков, 1993

Когда развесит ночь замки на всех дверях,
Ночные сторожа выходят на работу
И в полукруг встают со скрипками в руках
На вверенных постах в составе полуроты.

Работа сторожей опасна и трудна.
Спокойно спит страна, но сторожа не дремлют.
Их скрипки начеку, душа их холодна,
Их абсолютный слух правопорядку внемлет.

Нацелены смычки в незримого врага,
Лелеющего план похитить ящик мыла,
Который в эту ночь пришел издалека
Взломать склады НЗ при помощи зубила.

Наизготовку взят смертельный инструмент.
Чу! Раздаётся звук металла о железо.
И по команде "пли!" в решающий момент
Смычки пронзают ночь ударом полонеза.

Ужасной силы звук несется над землей.
Играют скрипачи по инвентарной книге.
И вор-рецидивист, облившийся слезой,
В милицию идёт, таща с собой улики.

Не дрогнула рука ночного скрипача.
Для Родины спасен огромный ящик мыла.
Злодей сошёл с ума в присутствии врача,
А сторожа теперь играют в четверть силы.

Сначала разбей стекло с помощью кирпича.
Из кухни пройдешь в столовую (помни: там две ступеньки).
Смахни с рояля Бетховена и Петра Ильича,
отвинти третью ножку и обнаружишь деньги.

Не сворачивай в спальню, не потроши комод,
не то начнешь онанировать. В спальне и в гардеробе
пахнет духами; но, кроме тряпок от
Диора, нет ничего, что бы толкнуть в Европе.

Спустя два часа, когда объявляют рейс,
не дергайся; потянись и подави зевоту.
В любой толпе пассажиров, как правило, есть еврей
с пейсами и с детьми: примкни к его хороводу.

Наутро, когда Зизи распахивает жалюзи,
сообщая, что Лувр закрыт, вцепись в ее мокрый волос,
ткни глупой мордой в подушку и, прорычав «Грызи!»,
сделай с ней то, от чего у певицы садится голос.

И. Бродский

В пятницу 3 октября в здании Филипповской школы (Москва, ул. Малая Пироговская 13) для ценителей авторской песни состоится концерт одного из наиболее интересных авторов последних двух десятилетий - барда Михаила Щербакова.
Начало концерта в 19.00. Контактный телефон: 248-28-43

Над костром пролетает снежинка,
Как огромный седой вертолет.
На виске расчирикалась жилка –
Все проходит и это пройдет.
Разыгралась в тайге непогода,
Здесь в июле с погодой беда,
Я друзей не видал по полгода,
Я жены не видал никогда.

Из-под снега нарою морошек,
Отогрею и высосу сок.
Тихо сохнут портянки в горошек
И палатки добротный кусок,
Мы свои не меняем привычки
Вдалеке от родимых домов:
В рюкзаке моем сало и спички
И Тургенева восемь томов.

Ну а ты, моя нежная пэри,
Мой надежный страховочный крюк,
Через бури, снега и метели
Я тебе эту песню дарю.
Пусть мелодия мчится как птица,
Пусть расскажет её перебор,
Что кладу я на вашу столицу
Вот такой вот таежный прибор.

На вокзалы кладу и аллеи,
На Мослифт, Москонцерт и Мосгаз.
На Лужкова с его юбилеем
Я кладу 850 раз.
На убогие ваши сужденья,
На бесстыжий столичный бардак,
И отдельно с большим наслажденьем
Я кладу на московский "Спартак".

Не понять вам, живущим в квартирах,
Педерасам, стьюдентам, жидам.
Красоты настоящего мира,
Где бродить только нам, мужикам,
Где не любят слова и ужимки,
И похожая на самолет,
Над костром пролетает снежинка,
Как огромный седой вертолет.

http://gestapo.hotbox.ru/snezhinka.mp3

Некогда я завидовал:
– умеющим писать длинные тексты;
– автостопщикам и вольным путешественникам;
– членам Демсоюза и Национал-большевицкой партии;
– гражданам Эмиратов;
– обладателям обладательниц сисек размера больше 4;
– умеющим играть на гитаре (особенно электро-);
– заработвшим на интернет-буме 1997-2000 гг.

Все эти чувства в прошлом. Ныне я не завидую никому.

Бьется в тесной печурке Лазо. На поленьях глаза как слеза... (фольк.)

Там, где груши-яблони расцветают, где орловы письма оберегает с панталыку сбившаяся Катюша, за семью горами – семью долами баргузин пошевеливает валами, но уже ничью не тревожит душу песнь соловья-пташечки-канарейки, потому что в простреленной телогрейке жалобно кричит из печурки тесной раненный герой своего народа – и сочувственно вторит ему природа, все земные твари и хор небесный. Все земные твари: «Лазо, когда бы в человеке прорезался голос жабы это был бы голос патриотизма: мимикрия на низшей ступени видов — то же что для множества индивидов говорок отечества, глас отчизны. Ты кричишь настойчиво как младенец и поэтому, великий приспособленец, в колыбельке узкой под стать герою вечно оставайся призывом к свету и живым примером свою победу подтверждай в долине и над горою». Говорит природа: «Лазо, ты спятил. Ты кому угодил и кому нагадил? Я тебя произвела дурака такого — как ты обращаешься с поднебесной? Где найду в себе я пустое место для тебя — ни мертвого ни живого? Догорай уж как-нибудь, если сможешь все равно тебе уже не поможешь. Тонким прахом тело твоё развею в посрамленье злобствующим японцам, обеспечу место тебе под солнцем и на нем пропащего пожалею». Хор небесный: «Сережа, твои страданья потрясли до основания мирозданье. Каждый, по герою проливший слезы, пусть узнает заранее, что спасется, а у нас заступничество найдется для тебя, с гармошкой и паровозом». Ничего Лазо им не отвечает, только дым из топки труба качает, да поет гармоника через вьюгу о поленьях, смола как слеза в которых накипая, струится в родных просторах, про огонь, дорогу, и про подругу. Михаил Сухотин